Третье предупреждение. Теперь на лицах матери и Джен была паника.

Рука матери закрыла лицо, и он вспомнил, как руки Барковича протянулись к горлу и начали его раздирать.

— Если ты собрался сделать это, то сделай за углом, идиот паршивый! — крикнул Макфрис. Макфрис ударил его, ударил сильно.

— Ладно, — Гэррети пошел. — Ладно, все, видишь, я иду, пусти меня, — он плакал.

Макфрис шел следом, готовый опять поймать его.

У поворота Гэррети оглянулся, но они уже потерялись в толпе. Он подумал, что никогда не забудет этого выражения паники на их лицах. Все, что ему удалось увидеть, — мелькнувший над головами голубой шарф.

Он повернулся и пошел прочь.

Глава 16

Таббинс сошел с ума.

Таббинс был коротышка в очках и с лицом, усыпанным веснушками. Он постоянно подтягивал джинсы и мало говорил, на, в общем, был вполне терпим, пока не спятил.

— Блудница! — орал он дождю, запрокинув лицо вверх, и струйки воды текли ему в рот и глаза. — Блудница Вавилонская пришла к нам! Она легла на улицах и раскинула ноги свои на камнях мостовых! Скверна! Скверна! Бегите от нее! На устах ее мед, но в сердце ее гниль и нечистота!

— Господи, хоть бы он заткнулся, — устало сказал Колли Паркер. —Он хуже Клингермана.

— Бегите от блудницы! Скверна! Нечистота!

— Черт! — пробормотал Паркер, трясущимися руками поднося ко рту фляжку. — Я сейчас убью его! — из глаз его покатились бессильные слезы. Было три часа дня. Позади остался Портленд. Совсем недавно они миновали указатель, извещавший, что до границы Нью-Хэмпшира осталось всего 44 мили.

Всего. Всего — что за идиотское слово!

Гэррети шел рядом с Макфрисом, но тот с самого Фрипорта молчал. Да Гэррети и не решался говорить с ним. Он опять был в долгу и стыдился этого потому, что знал — он сам не сможет спасти Макфриса. Джен с матерью исчезли, исчезли навсегда. Если только он не выиграет. А сейчас он очень хотел выиграть.

Странно, он в первый раз хотел выиграть. Даже на старте, который теперь казался эпохой динозавров, он вряд ли всерьез хотел этого. Тогда все еще казалось игрой, но ружья стреляли не пистонами, и все это было реально.

И он хотел выиграть.

Ноги болели вдвое сильнее, и при глубоком вдохе появлялась острая боль в груди. Не утихал и жар — может быть, он заразился от Скрамма.

Он хотел выиграть, но не верил в это. На финише ведь не будет уже Макфриса, чтобы его спасти. Он просто не сможет сделать последний шаг. С Фрипорта они потеряли только троих. Одним из них был несчастный Клингерман. Осталось двадцать.

Они перешли по мосту тихий ручеек. Грянули выстрелы, толпа вскрикнула, и в сердце у Гэррети опять зашевелилась робкая надежда.

— Видел свою девушку?

Это был Абрахам, напоминающий участника Батаанского марша. Почему-то он снял куртку и рубашку, обнажив костлявую грудь.

— Да, — сказал Гэррети. — И я собираюсь вернуться к ней.

Абрахам улыбнулся:

— Что! Ах да, есть такое слово: вернуться. Это был Таббинс?

Гэррети прислушался, но ничего не услышал, кроме гула толпы.

— Я говорю себе, — сказал Абрахам, — что нужно ни о чем не думать, только подымать и опускать ноги.

— Правильно.

— Но тут такое дело… Даже не знаю, как тебе сказать.

Гэррети пожал плечами:

— Просто скажи.

— Ладно. Мы должны пообещать друг другу.

— Что?

— Не помогать никому. Просто идти и все.

Гэррети смотрел на свои ноги, босые и грязные, с сильно вздувшимися венами. Он не мог вспомнить, когда ел в последний раз, и боялся упасть в обморок от голода. Абрахам, обутый в тяжелые оксфордские ботинки, с суеверным ужасом смотрел на голые ноги Гэррети.

— Это звучит безжалостно, — заметил Гэррети.

— Что делать.

— А с остальными ты говорил?

— Нет еще. Только с тобой.

— Да, тебе, должно быть, это нелегко.

— Ничего легкого уже не будет.

Гэррети открыл было рот, потом закрыл. Он посмотрел вперед, на Бейкера, идущего с трудом, приволакивая левую ногу.

— Зачем ты снял рубашку? — спросил он Абрахама.

— Она колется. Должно быть синтетика. У меня аллергия на синтетику.

Так что ты скажешь?

— Ты похож на религиозного фанатика.

— Да или нет?

— Ладно. Я согласен.

“Теперь ты животное, Гэррети. Грязное, измученное животное. Ты продал их".

— Если ты попытаешься помочь кому-нибудь, мы не будем тебя удерживать.

Это против правил. Но после этого никто не будет с тобой говорить.

— Ладно.

— Пойми, Рэй. Никто ничего не имеет против тебя, но так нужно.

Закон джунглей.

— Ладно. Мне это не по вкусу, скажу честно, но я согласен. И говорю: я хочу увидеть, как тебе выпишут пропуск, Абрахам. Очень хочу.

Абрахам облизал губы.

— Да.

— У тебя хорошие туфли.

— Только ужасно тяжелые.

— Ну, тебе же не блюз в них танцевать.

Абрахам хрипло засмеялся. Гэррети посмотрел на Макфриса.

Невозможно было понять, о чем он думает и думает ли вообще. Дождь пошел сильнее, холоднее. Кожа у Абрахама приобрела оттенок рыбьего брюха. Гэррети подумал, что теперь никто не скажет Абрахаму, что без рубашки он не доживет до утра.

“Макфрис, где ты? Ты слышишь нас? Я продал тебя, Макфрис, мушкетеров больше нет".

— Ох, как не хочется так вот умирать, — Абрахам плакал. — На глазах у всех этих болванов. Это так глупо. Так глупо.

Гэррети дал обещание в 15.15. Но к шести часам пропуск выписали лишь одному. Все шли молча. Группы полностью распались. Все они согласились с предложением Абрахама. Стеббинс рассмеялся и предложил скрепить клятву кровью.

Становилось очень холодно. Гэррети начал думать, что солнце — это сон.

Даже Джен теперь казалась ему сном — сном в никогда не бывшую летнюю ночь. Он вспомнил отца с его широкими плечами грузчика, с копной волос.

Вспомнил, как отец таскал его на спине.

Он с досадой подумал, что во Фрипорте почти не смотрел на мать, но она была там — в своем старом черном пальто, с исхудавшим, измученным лицом.

Он, должно быть, обидел ее своим невниманием. Но теперь это было неважно. «Погружаюсь глубже», — подумал он. На этой глубине все казалось проще.

Он поговорил с Макфрисом, и тот впервые признался, что спасал его чисто инстинктивно. Во Фрипорте он увидел молодую беременную женщину и вспомнил о жене Скрамма. Он совсем о ней забыл.

Длинный путь продолжался. Города проходили мимо них. Он впал в забытье, из которого его вывели выстрелы и вопли толпы. Вскинув голову, он увидел Колли Паркера, стоящего на броне вездехода с карабином в руках. Один из солдат упал и лежал теперь на земле с пустыми, бессмысленными глазами, уставленными в небо. Во лбу у него чернела аккуратная дырочка.

— Ублюдки! — закричал Паркер. Другие солдаты отпрыгнули от вездехода.

— Парни, бегите! Бегите! Вы… Участники глядели на Паркера, не понимая, в то время как один из солдат высунулся из-за вездехода и всадил ему пулю в спину.

— Паркер! — крикнул Макфрис, будто он единственный осознал, что произошло. — Нет! Паркер!

Паркер застонал. Пуля была разрывной, и на его защитного цвета рубашке расплылось красное пятно.

— Черт, — изумленно сказал он.

Он еще дважды нажал на курок карабина. Кто-то в толпе вскрикнул от боли. Потом ружье выпало у него из рук, и он рухнул вниз и лежал там, тяжело дыша, как собака, сбитая автомобилем. Изо рта у него хлынула кровь..

— Вы. У… Блю… Ублю… — и он умер.

— Что с ним? — спросил Гэррети. — Что с ним случилось?

— Он напал на них, — ответил Макфрис. — Должно быть, понял, что он на пределе, и решил умереть так. Он ведь думал, что мы все… И знаешь, Гэррети — мы бы могли.